52 - с таким счетом Ирина Маслова ведет сейчас бой с недоступностью медицинской помощи для тех, о ком общество предпочитает не думать. 52 секс-работницы, заболевшие коронавирусом, были госпитализированы после вмешательства директора российского движения секс-работников и активистов "Серебряная роза". Пока она не начинала обрывать телефоны медиков, мест в больницах просто не находилось. Мы умело отгораживаемся о тех, кто оказался в "серой зоне", так что вместо ожидаемой от любого общества защиты слабых работает принцип "падающего - толкни".

Еще десятки секс-работников и работниц вакцинировались после уговоров Масловой. Аргументы у Ирины жесткие: с самого начала пандемии она близко общается с медиками, которые работают в красных зонах и подчас сами оказываются там в качестве пациентов. И многие уже не возвращаются домой.

Она умеет объяснять доходчиво.

Уязвимые группы в России находятся в повышенной зоне риска. Стигматизация, недоступность качественных государственных услуг, отчуждение, зачастую - репрессии в той или иной форме. Во время пандемии коронавируса они столкнулись с дополнительными ограничениями. Локдаун, финансовая нестабильность и хаотичные решения чиновников в области охраны здоровья ударили по всем жителям страны, представители же стигматизированных групп, таких как секс-работники, люди, живущие с ВИЧ, потребители психоактивных веществ, заключенные оказались в сотни раз менее защищены.

Кроме финансовой ямы, для работников секс-индустрии смертельно опасным - в буквальном смысле - стал удар, нанесенный коронавирусом системе здравоохранения. Когда общепрофильные больницы закрывались под ковид, поликлиники останавливали приемы, а специалисты уходили в красные зоны, попасть к медику стало невозможно, особенно если ты - человек с миграционным опытом. Насущные вопросы вроде теста на ВИЧ или получения АРВТ-терапии стали вдруг неразрешимы. Если россиянин, живущий в крупном городе, за очень большие деньги и потратив много времени, ещё мог получить медпомощь, то для условной мигрантки из Средней Азии, потерявшей клиентов, в локдаун это было почти невозможно.

В "мирное время" помощь можно получить в НКО, но в локдаун не попасть было и в офисы дружественных организаций. Социальную работу в Zoom не выведешь, здесь нужно сопровождать, помогать делом.

В первые месяцы пандемии дефицитом стали маски. А затем подскочили в цене, что тоже сделало их недоступными для социально незащищенных. Волонтеры успели закупить значительный запас, и в каждый привычный набор кроме презервативов, салфеток и лубрикантов стали вкладывать несколько пар перчаток и десяток масок.

В условиях выживания санитарные меры часто уходят даже не на второй, а на десятый план. Потому что когда нет денег, чтоб купить еды, предложение клиента за двойную цену снять презерватив часто заставляет игнорировать правила безопасности. Чего уж говорить о масках. Их девочки надевают только в магазины и в транспорте.

Несмотря на то, что здоровье - не основная ценность, вакцинироваться девочки пошли. Аргументом, который использует Маслова, стали дети: «Если ты заболеешь, что будет с твоим ребенком? У 80% секс-работниц есть иждивенцы. И этот аргумент работает. Мне важно спасти жизни. Поэтому и госпитализируем в ручном режиме, обзванивая врачей. Потому что лежат дома до последнего. 52 жизни спасли. Но для меня происходящее трагедия, потому что это означает: система не работает».

Недоступность медицинской помощи и психологическая изоляция - наиболее острые последствия пандемии для людей, использующих психоактивные вещества. Сначала ряд клиник просто закрылся на карантин, затем, с момента, когда любая плановая стационарная помощь стала доступна только после получения отрицательного ПЦР-теста на коронавирус, двери наркологических отделений фактически закрылись для значительной части людей, использующих психоактивные вещества.

«Были введены особые протоколы по принятию пациентов, например, чтобы попасть в московский НИИ наркологии, нужно за свой счет сделать тест. То есть, чтобы получить гарантированное бесплатное лечение, приходится все равно искать деньги, - объясняет Максим Малышев, координатор по социальной работе фонда имени Андрея Рылькова. - Помимо того, что и раньше требовалось собирать разные справки об отсутствии сифилиса, туберкулеза, о том, есть или нет ВИЧ, гепатита С и так далее, добавилась еще и такая преграда. В другие клиники, например, муниципальные, как Московский научно-практический центр наркологии, стало очень сложно попасть. Очереди огромные , нельзя записаться, ты должен тупо приезжать каждое утро и ждать, когда кого-то выпишут. Для потребителей наркотиков это сложно, потому что особенности этого заболевания таковы, что приходится ежедневно искать незаконные вещества, чтобы быть физически в кондиции, и на это тратится куча времени. Никогда не угадаешь, сможешь ли встать утром и будут ли у тебя вещества, чтобы были силы поехать в эту клинику».

Лишившись доступа к государственным услугам, люди, употребляющие психоактивные вещества, одновременно лишились и доступа к помощи НКО. Фонд имени Андрея Рылькова, который занимается программами снижения вреда, распространяет чистые шприцы и делает это в местах, где собираются представители целевой группы, также закрывался на карантин. Правда, раз в два дня волонтеры все же выезжали к благополучателям. Людей просили объединяться, чтобы охватить за один раз больше народу, но это капля в море.

Особенно важная проблема для людей, употребляющих ПАВ - лишение психологической поддержки. Карантин всех нас погрузил в одиночество, но при наличии зависимости пережить его намного трудней. Сузился и без того узкий круг помощи и взаимопомощи, контакты с друзьями, сервисными организациями. Далеко не все воспринимают психологическую помощь через экран смартфона, нужен контакт глаза в глаза, нужен человек.

Фактически заблокирована оказалась и взаимопомощь по принципу "равный-равному" - в сообществах вроде "Анонимных наркоманов". Между тем в эти группы сервисные организации направляли множество людей. Но и такой поддержки лишил локдаун.

В одиночестве, уходя в депрессию, потребитель увеличивает интенсивность употребления веществ, другого способа облегчить душевное состояние, избавиться от угнетенности, у него нет.

Действительно, согласно данным Росстата, в 2020 году смертность в России от причин, связанных с психоактивными веществами, выросла на 60%, до 7316 человек, по сравнению с 4569 умершими годом ранее — до пандемии.

Фонд Рылькова ведет подсчет спасенных с помощью раздачи налоксона жизней. Налоксон - антагонист опиоидных рецепторов, применяется как антидот. За прошлый год от "передоза" доставленный волонтерами препарат спас 600 с лишним человек. Притом, что всего в год организация охватывает всего 4 000 человек. Можно предположить, сколько же всего случаев передозировки в стране, где, например, по данным проекта «Трезвая Россия», число наркозависимых превышает 5 миллионов человек. Правда, официальные показатели в разы ниже. Считается, что всего один из десяти состоит на официальном учете.
Эксперты спорят, изменилась ли структура потребления запрещенных веществ в стране.

Максим Малышев уверен, что она осталась прежней, и разговоры о массовом переходе на "соли" - преувеличение. Как и повышение цен на "товар". Импортируемые вещества растительного происхождения, конечно, подорожали - кросс-граничный трафик снизился. Однако российский и, особенно, столичный рынок настолько насыщен, что особого дефицита не испытал. Основной же спрос на то, что синтезируется прямо в подмосковных подвалах.

А вот работающий в том числе с ключевыми группами юрист, кандидат юридических наук Михаил Голиченко считает, что логистические цепочки серьезно прервались, что сказалось на рынке героина, росте цен, а также стремительном снижении традиционной торговли и росте интернет-сегмента.

«Наркосцена поменялась: больше стало стимуляторов - психоактивных веществ, производимых в России. Тренд этот был давно, но в период пандемии он усилился. В даркнете предложения стимуляторов выросли, а это основная площадка сегодня. Думаю, одно из серьезнейших последствий пандемии, это ускоренное изменение наркорынка. Стремительное ускорение приведет к тому, что пространства для того, что мы называем традиционным рынком, будет все меньше и меньше, его место занимает интернет-торговля», - убежден Голиченко. Кроме того он прогнозирует: реальностью на ближайшие несколько лет станет преимущественное употребление более дешевых препаратов с неясными и непредсказуемыми последствиями.

Так или иначе, но денег у людей, употребляющих психоактивные вещества, стало меньше - как легально, так и нелегально добытых. Чтобы добыть дозу, многие идут в распространение.

Ковидная помощь людям, употребляющим психоактивные вещества - редкость. Максим напоминает: добыть вещества, найти вену или залечить трофическую язву - намного более насущные проблемы для потребителя, нежели коронавирус, о котором что-то писали в интернете. Интенсивное потребление ведет в изоляцию, в итоге, когда в разгар пандемии волонтеры приезжали к подопечным в масках, те порой удивлялись, с чего бы это, мол, что случилось? Наркозависимый человек в России настолько удален в серую зону, что проблемы, сотрясающие общество, остаются для него чем-то далеким и чужим. Равно как и само общество остается чужим и равнодушным. Кроме того, при систематическом употреблении симптомы ковида или другого заболевания могут быть не сразу замечены. В ломках пациент не всегда поймет, что еще "сломалось" в его организме. А тяжелое состояние может списать на низкокачественный героин.

Есть еще один, самый страшный барьер для получения медпомощи, о котором говорит Малышев: «В ковидных госпиталях обезболивания при ломках ты не получишь. Там лечат исключительно ковид. И поэтому ни один наркозависимый в здравом уме не будет добровольно тестировать на себе этот вид медпомощи».

«И не госпитализируют, - добавляет Михаил Галиченко. - Доступность врачебной помощи первого звена - это как раз основная проблема. Если брать тех людей, с которыми я непосредственно работаю, с которыми мы проходили судебные инстанции, то у меня зарегистрировано несколько смертей, связанных с тем, что отказываются госпитализировать. У человека повышенная температура, но ему говорят: с тобой все хорошо, купи лекарства и сиди дома. Например, в Екатеринбурге в начале пандемии, 11 марта 2020 года умерла от воспаления легких женщина, у которой по всем признакам был ковид, но к ней даже скорая не приехала. Но тогда вообще не было протоколов лечения. А сейчас они есть - но реальность, в которой мы живем, не изменилась».

Юрист Михаил Голиченко обращает внимание на странное снижение новых случаев ВИЧ-инфекции в официальных отчетах. В полугодовом отчете федерального центра СПИД при увеличении числа тестирований новых случаев выявлено намного меньше. Голиченко не верит в спад эпидемии. Он полагает, что тестированием просто охвачены люди из доступных, а не целевых групп. Группы риска же не тестируют или тестируют мало. Проще говоря, охват тестами вырос за счет того, что анализ на ВИЧ берут при каждом случае госпитализации, а их число из-за пандемии зашкаливает. Но люди эти по большей части благополучные и не имеющие отношения к уязвимым группам. До них как раз ни тесты, ни помощь не доходят вовсе.

Предположение подтверждается документально: согласно справке "ВИЧ-инфекция в Российской Федерации на 30 июня 2021 г." Федерального научно-методического центра по профилактике и борьбе со СПИДом, в первом полугодии 2021 г. в России было протестировано на ВИЧ 19 762 962 человека, что на 17,0% больше, чем за аналогичный период 2020 г.
При этом положительных результатов 46 884, что на 5,7% меньше, чем в 2020 г.

В документе отмечается: "В 2020 и 2021 гг. в период осуществления противоэпидемических мероприятий по коронавирусной инфекции COVID-19 существенно снизилась доля уязвимых групп населения среди обследованных на ВИЧ, в 2021 г. на них приходилось лишь 3,2%".

Впрочем, здесь ситуация разница в разных регионах. Например, в Московской области СПИД- центр не закрывался на карантин ни на один день. Работа с пациентами здесь не прекращалась, помогали в этом НКО. Людям по-прежнему доставляли терапию, по-прежнему шла работа по выявлению новых случаев именно в ключевых группах. При этом самой активной и самой открытой из них оказалась группа МСМ - мужчины, практикующие секс с мужчинами. Приоритет здоровья и безопасности в гомосексуальном сообществе сохраняется. Но и здесь есть сложность: из-за потери работы многие внутренние мигранты, проживавшие в Москве и области, вынуждены были вернуться в свои регионы. В малых городах риск аутинга выше, и можно предположить, что далеко не все из уехавших встали на учет в СПИД-центры и сохранили приверженность терапии.

Самой бесправной группой в России традиционно остаются заключенные. Во время пандемии закрытость учреждений ФСИН еще усилилась, так как под ее предлогом в колонии и СИЗО перестали допускать правозащитников, а карантин исключал свидания с близкими.
На фоне общей незащищенности заключенные оказались абсолютно беззащитны перед коронавирусом.

Первым регионом, где официально признали вспышку ковид в зоне, стала Мурманская область. 23 апреля губернатор Андрей Чибис на пресс-конференции объявил, что у заключенного ИК-23 в поселке Ревда выявлен коронавирус. С тех пор вспышки то и дело регистрировались в различных колониях страны, в том числе повторно - в той же ревдинской. Общим было значительное расхождение между официальными комментариями и тем, что описывали в обращениях к журналистам сами заключенные. Еще нюанс - в комментариях властей все заключенные болели "в легкой форме".

Складывалось впечатление, будто система ФСИН это что-то вроде курорта, обитатели которого отличаются железным здоровьем. Притом, что значительная их часть является носителями инфекционных заболеваний, ВИЧ, наркомании, имеет инвалидность, то есть относится к группе риска по коронавирусу.

В частности, в апреле 2020 года оперативный штаб Мурманской области заявлял, что в заболевшей колонии "проводится обработка помещений дезинфицирующими средствами, проветривание и обеззараживание воздуха бактерицидными лампами».

Заключенные тогда же рассказывали, что контактировавших с заболевшим изолировали на втором этаже в санчасти, у остальных просто измерили температуру. Ни о какой дезинфекции и обеззараживании речи не шло: «Тестов привезли мало и сделали их, видимо, только сотрудникам, медобслуживание никакое. Сотрудники не заходят в жилые помещения к заключённым, они в панике, заключённые тоже".

Распространению инфекции способствовало то, что в период пандемии региональный УФСИН занялся этапированием заключенных из зоны в зону внутри области. Было решено отделить заключенных с рецидивом от зеков с так называемым «опасным рецидивом». Простой рецидив стали отправлять в 18 колонию, в поселок Мурмаши, а опасный и особо опасный — в 23 колонию, в Ревду. С большой вероятностью, именно этапы и разносили вирус.

Спустя год с лишним в 23 колонии в Ревде все повторилось: «В отдельных помещениях находятся заключенные с положительным тестом, остальные в перемещении не ограничены, хотя у многих повышенная температура, кашель, насморк. Лекарств нет. Сплошного тестирования нет. Все отряды питаются в одной столовой, в которой на раковине для мытья рук нет даже мыла. Болеют в той или иной форме почти все, есть тяжелые; санчасть, спортзал переполнены, укладывают в школу, вывозят в Мурмаши. Спортзал переделан под изолятор".

И снова УФСИН рассказывало, что заключенные болеют бессимптомно, а в учреждении порядок и санитарная обработка помещений. И вообще по всей области, а это 9 исправительных учреждений, на 5 июля было выявлено якобы всего 7 осужденных с коронавирусом.

Аналогичная история случилась осенью 2020 года в ИК-17 в Мурманске, где по словам заключенных, было около 70 больных коронавирусом, остальные просто не обращались в санчасть. На этом фоне администрация устроила массовые переводы осужденных из отряда в отряд.

Как отмечается в аналитической записке Центра перспективных управленческих решений, составленной выходцами из команды Алексея Кудрина, для защиты жизни и здоровья представителей уязвимых групп, а также для снижения рисков дальнейшего усиления их социальной депривации необходимы дополнительные усилия и шаги как со стороны государства, так и со стороны представителей гражданского общества и бизнеса.

Пандемия коронавируса, нанесшая удар по экономике и социальной сфере, стала идеальным штормом и высветила проблемы, о которых доселе в России безуспешно твердили лишь правозащитники. Касается это и общего развала системы здравоохранения, и разобщенности, и повышенной тревожности социума. И, в первую очередь, социально дискриминированного положения уязвимых групп.

Текст: Татьяна Ларина
Сборка: Наталия Донскова
Иллюстрации: Аля Грач
Экспертиза: Валентина Лихошва